Мы вошли в пещеру. Там царила непроглядная темень, дорогу нам освещал только собственный свет Хранителя. Мимо нас деловито шмыгали бесы, недовольно хрюкали, но близко подходить не смели. Пещера была такой длинной, что дальний ее конец терялся во тьме, ангельский свет туда не доходил.

Неровный каменный свод низко нависал над нами, так что Ангел почти касался его головой. Справа и слева отходили боковые ходы, некоторые полыхали изнутри багровым светом, из них несло удушливой вонючей гарью.

Каменистый неровный пол под ногами полого опускался, иногда мы сходили по грубо высеченным в скале ступеням. Становилось все жарче, все темней, все тоскливей.

Хранитель свернул в какой-то из боковых ходов, и вскоре я с облегчением заметила, что пол под нашими ногами снова стал подниматься, а воздух как будто становился чище. Вскоре по серому пятну света впереди я поняла, что мы приближаемся к выходу из пещеры.

– Мы скоро выйдем на поверхность?

– Да. Но это не земная поверхность, а одна из пустынь ада. Запомни: ее надо прой ти до конца и выйти к морю, пересечь его и там искать место, где пребывают души, которым дано поклоняться Господу и молиться: там ты обретешь надежду. Но для этого тебе надо идти и идти, ни в коем случае не впадать в отчаяние и неподвижность. Постарайся не утратить способность мыслить и действовать.

– Так для меня действительно есть надежда?

– Ты забыла Ольгу? Разве она не научила тебя надеяться?

– Я уже не знаю сейчас. Но я буду стараться, я буду помнить твои слова!

– Это будет очень трудно, Анна, но ты должна сохранить память и мысль, и в первую очередь – молитву. Ты еще помнишь, как ты молилась Богородице?

– Кому-кому?

– Божией Матери. У тебя в комнате висела Ее икона. Неужели ты уже не помнишь?

– Помню. Я говорила Ей: «Спокойной ночи!»

– А что перед этим?

– Ничего! – я очень удивилась ангельскому вопросу, я ведь в самом деле больше ничего не говорила, когда стояла вечером перед доской, на которой была нарисована красивая Женщина. Я не знала, кто Она была такая и почему я должна была с этой доской разговаривать.

Ангел замолчал и повел меня дальше.

Подземный коридор становился все шире и шире, и вскоре мы вышли из-под земли на серый сумеречный свет. Мы остановились у выхода из пещеры, и я огляделась.

Перед нами расстилалась сумрачная и голая пустыня. Над головой нависали неподвижные тяжелые тучи, серый свет едва пробивался сквозь них и падал на каменистую равнину. Кое-где торчали голые черные скалы, похожие на гнилые зубы. Нигде не было видно ни кустика, ни травинки, между камнями почва была покрыта пеплом ржавого оттенка, воняло мокрой пылью, золой и кислой гарью. Негромкий унылый звук, похожий на зудение комара, плыл над этой пустыней.

Я хотела о чем-то спросить Хранителя и подняла к нему лицо: из его лучезарных глаз катились крупные слезы. Я тотчас забыла, о чем хотела спросить и спросила другое:

– Ты плачешь обо мне?

– Да, – ответил он. – Теперь я должен тебя покинуть.

– Ну что ж, иди, куда тебе надо. А куда идти мне? Туда? – я показала рукой на равни ну, расстилавшуюся перед нами.

Ангел снова начал говорить о необходимости сохранить молитву и надежду. У меня разболелась голова. Я села на камень и ждала, когда он замолчит. Его слова назойливо звенели в ушах, но говорил он невнятно, и разобрать их становилось все труднее и труднее. Я охватила голову руками и постаралась его не слушать, и сама не заметила, как задремала.

Когда я очнулась, этот светящийся дылда все еще стоял передо мной, держа меня за руку и что-то бормотал. Я вспомнила, что мы, кажется, пришли сюда вместе, но он мне определенно не нравился. И чего он ко мне привязался? А он все что-то говорил и говорил на своем птичьем языке, будто не видел, что я его не понимаю.

Наконец мне это надоело, я тихонько вынула свою руку из его руки и пошла от него в сторону черных скал. Он еще что-то говорил мне вслед, но я не стала ни слушать, ни оглядываться. Мне хотелось уйти подальше, найти спокойное место, прилечь и уснуть. Я добрела до черной скалы, опустилась в песок и пепел у ее подножия и закрыла глаза.

Кажется, я опять уснула. Во всяком случае, когда я очнулась, мне показалось, что сумрак вокруг стал еще гуще. Надо подняться и идти куда-нибудь, поглядеть, нет ли поблизости жилья или дороги? Тело мое отяжелело от сна и плохо мне повиновалось, ноги едва слушались. Какая-то расслабленность охватила меня с ног до головы. Думалось тоже плохо, – мешал этот зудящий монотонный звук, заполнивший все пространство вокруг. Состояние было, как после тяжелого гриппа, а в груди ныла болезненная острая тоска, как будто внутри у меня завелась большая пиявка и сосет, сосет…

Я наметила вдалеке большую скалу с раздвоенной вершиной и пошла к ней, еле волоча ноги по рыжей каменистой земле. Не знаю, сколько времени я шла к ней, но мне показалось, что очень долго: по временам я теряла ощущение времени и самой себя и шла как бы в бессознательном состоянии, потом что-то прояснялось в уме, и тогда я снова видела перед собой намеченный черный двузубец и даже пробовал а ускорить шаг.

Наконец я добрела до скалы и остановилась перед ней в растерянности: а что же я должна делать дальше?

Когда-то в молодости я немного занималась альпинизмом, видимо, что-то осталось в памяти, какие-то инстинкты скалолазки: я безотчетно наметила трещины и уступы, по которым можно вскарабкаться на вершину, постояла-постояла да и полезла наверх. Скала была вулканического происхождения, ее выветрившаяся ноздреватая поверхность только на глаз казалась удобной для лазанья: местами она осыпалась, а края пещеристых углублений были остры, как края бутылок с отбитым горлом. Несколько раз из-под ног срывались камни, но сама я не свалилась ни разу и благополучно добралась до седловинки между острыми зубцами. Я выпрямилась, опираясь на один из них, и огляделась.

Позади я увидела страшной высоты каменную стену с разинутой пастью пещеры.

Мне смутно припомнилось, что я была внутри этой пещеры и со мной было некое светящееся существо, суетливое и громкоголосое. Возвращаться туда мне не хотелось, и посмотрела в другую сторону. Но сколько я ни напрягала зрение, я ничего не могла разглядеть, кроме бескрайней рыже-серой пустыни с одиноко торчащими скалами. Я наметила как ориентир одну из них и, спустившись со скалы, пошла к ней.

Так я брела от скалы к скале не знаю сколько дней, очень долго. Есть мне не хотелось, да и нечего было тут есть, спать я боялась, только иногда падала от усталости, лежала некоторое время без движения и мысли, а потом снова поднималась и тупо, упрямо заставляла себя идти, а куда и зачем – не знала сама.

Однажды все изменилось. Мрачные скалы сблизились и превратились в стену неприютных гор с узкими туманными ущельями между ними: из ущелий тянуло холодом.

«Может быть, впереди вода?» – подумалось мне, и я пошла чуть быстрее.

Холод становился сильнее, сквозняки из ущелий пронизывали меня насквозь, я замерзала на ходу, но зато тоскливый зудящий звук, изводивший меня столько времени, теперь заглушался завываниями ветра в скалах. Я выбрала наугад одно из ущелий и пошла по нему.

Тропы не было, но под ногами угадывалось русло пересохшего потока: острые обломки лавовых пород сменились обкатанными валунами. Идти по ним было нелегко, приходилось перепрыгивать с камня на камень, а тяжелое тело меня не слушалось, и я то и дело проваливалась в щели между камнями.

По мере того, как поднималось сухое русло, ветер стихал, и наконец, затих совсем.

Ущелье кончилось, выведя меня в распадок между двух темных хребтов, вершинами уходивших за тучи.

В абсолютной тишине передо мной лежало застывшее горное озеро, промерзшее насквозь: даже видны были черные валуны на его дне. На поверхности льда я увидела множество темных фигур, которые сначала приняла за разбросанные по льду большие камни: подойдя к берегу, я разглядела, что это не валуны, а вмерзшие в лед неподвижные тела людей, тысячи и тысячи мертвых тел мужчин и женщин.